Руководитель неправительственной организации «Лицом к лицу» Русико Маршания поделилась своим видением миротворческих процессов в Грузии.
Честно говоря, это не я связала себя с этой темой, это тема связала меня с собой. Я не считаю себя миротворцем, это просто моя жизнь. До войны в Абхазии, я работала врачом и всегда была далека от политики. Но не факт, что если ты не занимаешься политикой, она не займется тобой. И она пришла сама в наш дом, сначала Референдумом о независимости Грузии в 1991 году, а потом войной в Абхазии в 1992-93гг. Пришла, разделив семью пополам и поставив множество вопросов, на которые надо было искать ответы, причем самостоятельно. И как всегда начинать надо было с себя, с переосмысления и переоценки прошлого, с попытки понять и принять родных и близких людей, наладить диалог. Так получилось, что это стало смыслом моей жизни, помогло мне стать лучше, избавиться от многих стереотипов и научиться понимать людей.
— Как бы вы описали результат, полученный за эти годы?
— Я бы не стала говорить о каких-то конкретных результатах, примирение — это длительный процесс, в основе которого лежит построение доверия и взаимное уважение, это разговор «на равных», несмотря на статусы и размеры, это понимание того, что «мир — самая большая ценность, которую можно делить с вчерашним противником». К сожалению, мы все так увлеклись поиском доказательства своей правоты, что перестали слышать друг друга, мы слушаем, но не слышим, у каждого своя правда и каждый стремится убедить оппонента в правдивости именно своей правды. А истина, как всегда где-то посередине. Что касается результатов, то я могу говорить только об одном результате-повышении моей гражданской активности и гражданского самосознания. Много это или мало? Для меня наверное много… Советский Союз был не очень хорошим примером построения межнациональных отношений «сверху» и на идеологической основе, поэтому, когда он развалился, мы не были готовы строить новые отношения, мы-то оставались прежними, провозглашая свободу «для себя», мы не хотели свободы «для других». Права человека-это универсальные понятия, но к тому времени они оставались лишь лозунгами в СМИ и в речах политиков, все жаждали перемен, но мало кто хотел начинать с себя…
— Какие вопросы были приоритетными скажем 20 лет назад и какие сейчас. Как они трансформировались?
— 20 лет назад наши политические элиты и представители НПО были «заняты» тем, чтобы донести свою позицию до международного сообщества, показать, что именно мы нуждаемся в защите и опеке, мы также пытались показать нашим противникам, что наша боль «больнее» и значительнее. 20 лет назад мы пытались налаживать отношения, исходя из нашего недавнего прошлого, обиды были острее и раны еще кровоточили. Сегодня постепенно приходит осознание того, что «сколько не говори «халва» во рту слаще не станет», что надо двигаться вперед и менять подходы, что нужно искать точки соприкосновения и взаимовыгодного сотрудничества и самое главное-строить новые отношения, желая другому то, чего желаешь себе.
— Как изменилась ситуация после 2008 года?
— 2008 год-это точка невозврата, это признание де-юре независимости Абхазии и Южной Осетии Российской Федерацией, признание, которое уже никто никогда отменить не сможет. Для Грузии — это потерянные годы для налаживания диалога, для Абхазии и Южной Осетии — новые возможности. 2008 год свел на «нет» все миротворческие усилия народной дипломатии, которая пыталась создать «поле» для диалога между сторонами конфликта, и в очередной раз «партия мира» проиграла «партии войны». Это поражение еще больше укрепило общества в Абхазии и Южной Осетии в том, что от такого непредсказуемого соседа, как Грузия лучше держаться подальше.
— Что сейчас происходит? С какими сложностями приходится сталкиваться?
— А сейчас ничего не происходит, редкие встречи экспертов и журналистов сведены к минимуму, убедившись в том, что старые стратегии не работают, Грузия не спешит предлагать новые, нестандартные решения и подходы, хотя ситуация давно назрела. Сложности в том, что миротворческий процесс-это не только международные встречи политических элит, но и большая работа внутри общества по переосмыслению прошлого и преодолению психологической травмы. Нам надо научиться слышать, понимать и принимать тех, кто живет рядом с нами, соседей, родственников, друзей, коллег, этнических и сексуальных меньшинств, надо налаживать диалог внутри общества и только потом решать конфликт. А пока наши общества ничего не могут предложить друг другу, кроме нетерпимости и нетолерантности.
— Удается ли вам лавировать и насколько это сложно?
Я честна, искренна, открыта и прозрачна, поэтому мне не приходится лавировать и я не знаю насколько это сложно.
— Что насчет абхазской и осетинской стороны? Как их власти реагируют на встречи НПО и миротворческие проекты, осуществляемые совместно?
— Я не знаю как реагируют на проекты и встречи абхазские и осетинские власти, но совместных проектов нет, есть параллельные и каждая сторона осуществляет их самостоятельно под эгидой международных доноров, которые также работают в Абхазии и Южной Осетии. Тот факт, что эти доноры получили разрешение работать в этих республиках говорит о том, что скорее всего, власти не против их деятельности, они осуществляют много проектов, направленных на развитие и улучшение условий жизни.
— После того как Россия подписала договор с Абхазией, существует мнение что беженцы потеряли последнюю надежду вернутся домой. Так ли это?
Этой надежды не было уже тогда, когда мы ушли оттуда, т.к. беженцы потеряли дома и имущество в результате войны, в которой по разным данным погибло от 8 до 10 тысяч человек с обеих сторон. Но политические силы в Грузии всегда использовали этот вопрос для привлечения ВПЛ на свою сторону во время предвыборных кампаний и лишь сравнительно недавно была создана и осуществляется стратегия по интеграции ВПЛ в местах их нынешнего проживания. Для многих это до сих пор незажившая психологическая травма, люди попросту «остались в прошлом», где им было хорошо и комфортно и они не смогли смириться с той реальностью, с которой пришлось столкнуться в послевоенные годы. Наша трагедия в том, что на все процессы в Абхазии мы смотрим с точки зрения своих интересов: восстановление территориальной целостности, возвращение беженцев и т.д. и нас не радуют те позитивные процессы, которые там происходят, потому, что «призма» другая. Поэтому в Абхазии совершенно обоснованно считают, что Грузии нужна территория. Мы должны научиться «радоваться их радостям» и «печалиться их печалям», мы должны научиться любить и принимать Абхазию не такой, какой мы ее оставили, а такой, какая она есть сейчас — вот тогда можно будет говорить о возвращении.
— Как вы думаете, чего надо опасаться, а также что надо брать во внимание при осуществлении миротворческих проектов?
Я бы не говорила об опасениях, скорее о реалистичности, надо ориентироваться на реалистичность проектов, их приемлемость и безопасность. Главное, чтобы эти проекты были направлены на получение конкретных результатов и приносили пользу обществу. Здесь, как у медиков, главное — не навредить.
— И последнее, как вы считаете, роль женщины во всех этих процессах. Насколько она велика, нужна?
Ну здесь все зависит от женщины. А если серьезно, то я считаю преступлением развязывание войны и гибель детей, поэтому встать между войной и детьми — наша обязанность. Для матери не должно быть разницы между своим и чужим ребенком, особенно, когда речь идет о войне, святое предназначение материнства мы выполняем именно тогда, когда защищаем чужих детей. Нужно, чтобы как можно большее количество женщин было активно вовлечено в процесс миротворчества, особенно на уровне принимающих решения, тогда можно будет ожидать ощутимых сдвигов в этом направлении. Недавно Президент Грузии Георгий Маргвелашвили объявил 2015 год — годом женщин, значит у нас появился дополнительный стимул и возможности отстаивать свои права, в том числе и право на мирную жизнь.
Интервью подготовила Эдита Бадасян.
