Историческая память народа может быть эффективно использована в урегулировании конфликтов на Кавказе.
Какие методы работы над историей можно задействовать в миротворчестве? Об этом говорим с Наталией Арлаускайте, доцентом Института международных отношений и политических наук Вильнюсского университета, специализирующейся на исторической памяти и способах ее архивации.
История людей и целых народов передается через фотографии, семейные альбомы, государственные архивы, документы, рассказы бабушек, песни, картины, устные легенды и многое, многое другое. В регионе, где случившиеся конфликты еще живы в памяти их участников, работа с недавним прошлым очень важна. Именно от того, как оно понимается и запоминается, зависит настоящее причастных и непричастных к нему людей.
Историческая память в конфликтном регионе – что это, и почему она важна?
Особенность изучения и исследования исторической памяти связана с временной дистанцией. Естественно, чем важнее событие и чем ближе оно к тому моменту, когда оно осмысливается, когда о нем думается, тем интенсивнее и сложнее эта работа. Обычно временная дистанция обязательна, так как очень сложно рефлексировать прямо здесь и сейчас, когда конфликт или сложное событие происходит. Но потом, когда появляется отдаленность во времени, проявляется необходимость работы с прошлым, особенно, если оно проблематично и противоречиво, если оно все еще жжет и болит, что для вашего региона необычайно важно.
Когда говорится о работе с исторической памятью, обращаются к самым разным источникам и материалам – это может быть письменная передача, визуальная память о каких-то событиях (от фотографий до памятников), а может быть устная ее передача и работа: ведь все всегда рассказывают друг другу разные истории, от анекдотов до очень печальных событий. Например, существует несколько интересных проектов, в которых работа с исторической памятью обозначает прежде всего именно работу с устной памятью. Это и запись устных историй, их собирание и архивирование, а затем работа с ними.
Для самих сообществ участие в такого рода занятиях оказывается очень важным процессом. Вне зависимости от того, как будет выглядеть академическая работа с такими архивами, сама работа с людьми, записи их рассказов часто несут для рассказчиков терапевтическую пользу: можно поговорить, о том, что важно. С другой стороны, это придает ощущение того, что ты управляешь своим прошлым, что оно от тебя не убежало, что оно хоть как-то тебе подвластно, потому что ты можешь о нем кому-нибудь рассказать.
И эта идея придать своему прошлому голос, тем самым придать ему форму, оказывается очень важной для работы с прошлым. То есть, с одной стороны, она устная, но с другой стороны, она оказывается записанной. Она не исчезнет. Во всяком случае есть шанс, что этот опыт окажется зафиксированным и будет участвовать в общем представлении об истории.
В такие моменты появляется интерпретация истории. Чем это опасно или это нормальный процесс? Как можно помочь людям работать с исторической памятью в конфликтных зонах, содействуя миротворчеству?
Я не совсем уверенна, что существует единая концепция истории и она может и должна быть целью работы над исторической памятью. Это всегда тем и интересно, что историческая память – всегда во множественном числе. Если мы говорим с точки зрения постороннего наблюдателя или человека, который хочет разобраться, то многообразие этих памятей – ценность уже сама по себе.
Для людей же, которые непосредственно участвуют в ситуации, особенно по горячим следам, в создании определенных версий истории, возможно, нужны поиски точек соприкосновения. Насколько мне известно, на конфликтных территориях иногда практикуется обмен историями, когда с помощью медиатора или исследователя истории записываются, а затем обсуждаются другой стороной. Или же вместе слушаются истории обеих сторон и потом обсуждаются смыслы, важные для разных позиций.
Возможно, что само обсуждение разных версий истории более продуктивно, чем заведомый поиск одной версии. Так как это позволяет задуматься о том, а что же я рассказала или рассказал. Для записи устных историй оказывается важным само присутствие голоса. Так как в голосе у нас очень много неотработанного и недодуманного: звуки неловкости, вздохи, смех. В него проникают самые разные эмоции, значимы паузы, когда мы что-то вспоминаем или затрудняемся сказать.
Само это затруднение, а также нахождение выхода из положения, нахождение слов для истории, оказывается не менее важным, чем сама история, потому что это тоже часть работы с опытом. Прослушивая такую историю мы понимаем, что трудно не только нам, что мы смотрим в нее отчасти как в зеркало, но одновременно и как на новую точку отчета или опоры для своей истории.
Какую роль играет историческая память в воспитании нового поколения? И как нужно преподавать историю, да и нужно ли вообще водить детей в архивы и музеи? Что это дает?
Что бы это не было абстрактно, давайте представим себе город. Город — это такой же текст, который связан с разными слоями истории. Поэтому своим студентам я часто даю разные задания в городе. И вдруг оказывается, что какое-нибудь мемориальное кладбище в Вильнюсе, на котором сначала были захоронены участники Первой мировой войны, потом Второй мировой войны, в советское время ставшее парком аттракционов и частью парка, для них является абсолютно незнакомым местом, о существовании которого они даже не подозревали.
А задание само заключается в том, что бы пойти туда и, опираясь на определенные вопросы, понять как оно устроено и что оно значит. А ведь это место, например, о котором я говорю, находится в самом центре города.
Такой метод – это способ понять, как твое тело движется по разным слоям исторической памяти в твоем же городе. То есть, это не просто какая-то абстрактная задача, а пример того, как мы справляемся с исторической памятью и как ее можно понимать и «практиковать». Она все время рядом и очень часто окружает нас каждый день.
Можно представить себе и другое задание – попросить тбилисского школьника или школьницу пройти по городу и собрать все варианты названий улиц: шрифты, языки, способы их развешивания и понять, каким способом такая разметка связанна с обустройством родного города.
Почему это важно?
Это может быть и не важным. Можно быть туристом в собственном городе и стране, или же можно быть человеком без памяти, почему бы и нет. Такого рода образ действий тоже вполне возможен. Но всегда по плоскости ходить не интересно, хочется заглянуть вовнутрь и понять, как устроено объемное пространство вокруг тебя. И оно будет обязательно связано с измерением времени. С тем, как все было устроено до тебя.
Это измерение до тебя, но в котором ты находишься все время, и является тем важным, чему учат занятия исторической памятью. И с другой стороны, проблематика исторической памяти всегда связанна с настоящим и с тем, из чего это настоящее состоит.
Как можно переосмысливать историю в ключе поиска решений конфликта и путей к миротворчеству, когда в основных медиаисточниках все строится на образе врага? Где нужно искать точки соприкосновения для того, чтобы конструктивно выстраивать мирный диалог?
От части все будет зависеть от того, существуют ли хоть какие-то каналы коммуникации с тем, что представляется как другая сторона. Если ситуация такова, что сам контакт невозможен, то, видимо, напрямую обсуждение и не может происходить. Все же, если есть желание, то нужно идти не напрямую, а окольным путем. Например, это может быть обсуждение какого-нибудь фильма, допустим, старого фильма, в котором будет конфликт или противостояние сторон, подталкивающее к размышлению о настоящем.
Насколько мне известно, Киноцентр и Министерство просвещения Грузии этим уже занимается. У них есть проект для школьников по образованию через фильмы, по своим начальным целям не нацеленный на разрешение или обсуждение конфликтов, но опосредованно с подобной проблематикой связанный. Люди, которые занимаются кино, ездят по разным школам в регионах, показывают фильмы и обсуждают их. Я знаю от одной из участниц этого проекта, от Ирины Деметрадзе, что она показывала школьникам «Мольбу» Тенгиза Абуладзе в поселке для беженцев в Церовани.
Это сложный фильм, о котором дискуссий было много. Я не знаю, как именно он обсуждался, но если речь идет о конфликтах, о том, кто такой тот «другой», неприятие которого необыкновенно сильно, то такой фильм может оказаться сложным и тяжелым, но одновременно и очень продуктивным источником для дискуссии. Возможно, это такой сторонний путь говорить не напрямую о сегодняшнем, остром конфликте, о том, какой он на данный момент, а о каком-то другом, через который будет видно, как устроены позиции сторон, разногласия между ними и возможности диалога или понимания.
Интервью было сделано во время визита доцента Наталии Арлаускайте в Тбилисском государственном университете имени Иване Джавахишвили. Визит научных сотрудников из Литвыв в Грузию поддерживался по Схеме Марии Кюри по обмену научным персоналом (7BP) для осуществления исследований и обмена научным опытом.
Историческая память в конфликтном регионе – что это, и почему она важна?
Особенность изучения и исследования исторической памяти связана с временной дистанцией. Естественно, чем важнее событие и чем ближе оно к тому моменту, когда оно осмысливается, когда о нем думается, тем интенсивнее и сложнее эта работа. Обычно временная дистанция обязательна, так как очень сложно рефлексировать прямо здесь и сейчас, когда конфликт или сложное событие происходит. Но потом, когда появляется отдаленность во времени, проявляется необходимость работы с прошлым, особенно, если оно проблематично и противоречиво, если оно все еще жжет и болит, что для вашего региона необычайно важно.
Когда говорится о работе с исторической памятью, обращаются к самым разным источникам и материалам – это может быть письменная передача, визуальная память о каких-то событиях (от фотографий до памятников), а может быть устная ее передача и работа: ведь все всегда рассказывают друг другу разные истории, от анекдотов до очень печальных событий. Например, существует несколько интересных проектов, в которых работа с исторической памятью обозначает прежде всего именно работу с устной памятью. Это и запись устных историй, их собирание и архивирование, а затем работа с ними.
Для самих сообществ участие в такого рода занятиях оказывается очень важным процессом. Вне зависимости от того, как будет выглядеть академическая работа с такими архивами, сама работа с людьми, записи их рассказов часто несут для рассказчиков терапевтическую пользу: можно поговорить, о том, что важно. С другой стороны, это придает ощущение того, что ты управляешь своим прошлым, что оно от тебя не убежало, что оно хоть как-то тебе подвластно, потому что ты можешь о нем кому-нибудь рассказать.
И эта идея придать своему прошлому голос, тем самым придать ему форму, оказывается очень важной для работы с прошлым. То есть, с одной стороны, она устная, но с другой стороны, она оказывается записанной. Она не исчезнет. Во всяком случае есть шанс, что этот опыт окажется зафиксированным и будет участвовать в общем представлении об истории.
В такие моменты появляется интерпретация истории. Чем это опасно или это нормальный процесс? Как можно помочь людям работать с исторической памятью в конфликтных зонах, содействуя миротворчеству?
Я не совсем уверенна, что существует единая концепция истории и она может и должна быть целью работы над исторической памятью. Это всегда тем и интересно, что историческая память – всегда во множественном числе. Если мы говорим с точки зрения постороннего наблюдателя или человека, который хочет разобраться, то многообразие этих памятей – ценность уже сама по себе.
Для людей же, которые непосредственно участвуют в ситуации, особенно по горячим следам, в создании определенных версий истории, возможно, нужны поиски точек соприкосновения. Насколько мне известно, на конфликтных территориях иногда практикуется обмен историями, когда с помощью медиатора или исследователя истории записываются, а затем обсуждаются другой стороной. Или же вместе слушаются истории обеих сторон и потом обсуждаются смыслы, важные для разных позиций.
Возможно, что само обсуждение разных версий истории более продуктивно, чем заведомый поиск одной версии. Так как это позволяет задуматься о том, а что же я рассказала или рассказал. Для записи устных историй оказывается важным само присутствие голоса. Так как в голосе у нас очень много неотработанного и недодуманного: звуки неловкости, вздохи, смех. В него проникают самые разные эмоции, значимы паузы, когда мы что-то вспоминаем или затрудняемся сказать.
Само это затруднение, а также нахождение выхода из положения, нахождение слов для истории, оказывается не менее важным, чем сама история, потому что это тоже часть работы с опытом. Прослушивая такую историю мы понимаем, что трудно не только нам, что мы смотрим в нее отчасти как в зеркало, но одновременно и как на новую точку отчета или опоры для своей истории.
Какую роль играет историческая память в воспитании нового поколения? И как нужно преподавать историю, да и нужно ли вообще водить детей в архивы и музеи? Что это дает?
Что бы это не было абстрактно, давайте представим себе город. Город — это такой же текст, который связан с разными слоями истории. Поэтому своим студентам я часто даю разные задания в городе. И вдруг оказывается, что какое-нибудь мемориальное кладбище в Вильнюсе, на котором сначала были захоронены участники Первой мировой войны, потом Второй мировой войны, в советское время ставшее парком аттракционов и частью парка, для них является абсолютно незнакомым местом, о существовании которого они даже не подозревали.
А задание само заключается в том, что бы пойти туда и, опираясь на определенные вопросы, понять как оно устроено и что оно значит. А ведь это место, например, о котором я говорю, находится в самом центре города.
Такой метод – это способ понять, как твое тело движется по разным слоям исторической памяти в твоем же городе. То есть, это не просто какая-то абстрактная задача, а пример того, как мы справляемся с исторической памятью и как ее можно понимать и «практиковать». Она все время рядом и очень часто окружает нас каждый день.
Можно представить себе и другое задание – попросить тбилисского школьника или школьницу пройти по городу и собрать все варианты названий улиц: шрифты, языки, способы их развешивания и понять, каким способом такая разметка связанна с обустройством родного города.
Почему это важно?
Это может быть и не важным. Можно быть туристом в собственном городе и стране, или же можно быть человеком без памяти, почему бы и нет. Такого рода образ действий тоже вполне возможен. Но всегда по плоскости ходить не интересно, хочется заглянуть вовнутрь и понять, как устроено объемное пространство вокруг тебя. И оно будет обязательно связано с измерением времени. С тем, как все было устроено до тебя.
Это измерение до тебя, но в котором ты находишься все время, и является тем важным, чему учат занятия исторической памятью. И с другой стороны, проблематика исторической памяти всегда связанна с настоящим и с тем, из чего это настоящее состоит.
Как можно переосмысливать историю в ключе поиска решений конфликта и путей к миротворчеству, когда в основных медиаисточниках все строится на образе врага? Где нужно искать точки соприкосновения для того, чтобы конструктивно выстраивать мирный диалог?
От части все будет зависеть от того, существуют ли хоть какие-то каналы коммуникации с тем, что представляется как другая сторона. Если ситуация такова, что сам контакт невозможен, то, видимо, напрямую обсуждение и не может происходить. Все же, если есть желание, то нужно идти не напрямую, а окольным путем. Например, это может быть обсуждение какого-нибудь фильма, допустим, старого фильма, в котором будет конфликт или противостояние сторон, подталкивающее к размышлению о настоящем.
Насколько мне известно, Киноцентр и Министерство просвещения Грузии этим уже занимается. У них есть проект для школьников по образованию через фильмы, по своим начальным целям не нацеленный на разрешение или обсуждение конфликтов, но опосредованно с подобной проблематикой связанный. Люди, которые занимаются кино, ездят по разным школам в регионах, показывают фильмы и обсуждают их. Я знаю от одной из участниц этого проекта, от Ирины Деметрадзе, что она показывала школьникам «Мольбу» Тенгиза Абуладзе в поселке для беженцев в Церовани.
Это сложный фильм, о котором дискуссий было много. Я не знаю, как именно он обсуждался, но если речь идет о конфликтах, о том, кто такой тот «другой», неприятие которого необыкновенно сильно, то такой фильм может оказаться сложным и тяжелым, но одновременно и очень продуктивным источником для дискуссии. Возможно, это такой сторонний путь говорить не напрямую о сегодняшнем, остром конфликте, о том, какой он на данный момент, а о каком-то другом, через который будет видно, как устроены позиции сторон, разногласия между ними и возможности диалога или понимания.
Интервью было сделано во время визита доцента Наталии Арлаускайте в Тбилисском государственном университете имени Иване Джавахишвили. Визит научных сотрудников из Литвыв в Грузию поддерживался по Схеме Марии Кюри по обмену научным персоналом (7BP) для осуществления исследований и обмена научным опытом.
Автор интервью Регина Егорова-Аскерова
