Истории из Церовани: назад в будущее

11.01.2016

Четыре поколения вынужденных переселенцев, живущих в Церовани, рассуждают о своих проблемах и их восприятии.
Каждая фотография рассказывает историю борьбы между воспоминаниями и реальностью и как каждое поколение ищет способ приспособления к новой жизни, и существует ли такой способ вообще?

Предлагаем вам материал из Церовани, подготовленный журналисткой Нино Анной Самхарадзе из нашей партнерской организации Chai Khana.

Мишико Папунашвили, 7

Мы были там во время войны. Дороги были заблокированы и людям не разрешали переходить границу. Я знаю, там были танки. Они стреляют и это опасно. Когда война закончилась, мы приехали сюда на машине. Много людей были убиты.

мишико3 — Я хочу стать доктором. Тот, кто обычно режет живот, да, хирург! Я хочу спасать жизнь других. Я хочу поехать в Тбилиси.

Тако Бутхузи, 20 лет
До войны я жила в Тбилиси. Моя мама из Ахалгори, мой папа из деревни Ахмаджи. Я проводила каждые выходные в Ахалгори. Даже во время войны мы были там, мы покинули Ахалгори, когда армия вошла в Ахмаджи. До тех пор пока у нас не появилась форма номер 9, мы не могли туда ездить. Я переехала в Ахалгори, когда школа была построена. Ситуация была крайне хаотичной, каждый пытался сам обустроиться.

tako — Хотя вся молодежь здесь знала друг друга до войны, но если бы была возможность вернутся я бы сделала это.

Tako1 — Я знаю, этот вопрос не так просто решается, но я надеюсь что я буду жива к тому времени, когда откроются границы.

Леван Куташвили, 19 лет

Я жил в Ахалгори. Я закончил 7 классов там. Затем учился в Мцхета и наконец-то закончил школу в Церовани. Была зима, когда я переехал сюда, был очень холодный день. Тогда я думал, что это ужасное место для жизни и я боялся здесь жить. Было одно только дерево. Дул сильный ветер. Я видел одни пустые поля и похожие друг на друга дома, как ульи. Я заблудился и с трудом нашел свой дом.

levan — «Я могу сказать, что мое самосовершенствование началось тогда, когда я переехал в Церовани. В Ахалгори у нас не было возможности и шансов получать неформальное образование. С помощью неправительственных организаций дети с легкостью смогли адаптироваться к новому обществу. У войны нет позитивных сторон, но если смотреть со стороны развития, быть беженцем мне во многом помогло».

Я участвовал во многих тренингах, когда жил здесь. Я учился заграницей. Затем я подал в университет и сейчас учусь на факультете журналистике. Оплата университета покрывается государством. Я свободный блогер, я учусь и совершенствую свой английский. Наряду с этим я практикант на одной из ТВ компаний. Я бы хотел вернуться и жить в своем регионе. Сначала я бы отучился в Тбилиси, затем вернулся бы на родину, чтоб посвятить себя и свои знания в свой регион. Летом я обычно еду в Ахалгори. Жизнь продолжается. Там немного молодежи. Грузины и осетины: между ними хорошие отношения. Каждый пытается привыкнуть и адаптироваться к новой ситуации.

Нана Чкареули, 38 лет

Не будет правильно, если я скажу, что моя жизнь радикально изменилась здесь, у меня была любимая работа в Ахалгори. Я была активной, у меня была своя неправительственная организация и моя жизнь была интересной.

chkareuli — «Беженцы» рассматриваются как юридический статус, либо как своего рода «клеймо». Я пытаюсь сломать этот стереотип и, обратить внимание, что я беженец, и я живу в Церовани. Много молодежи скрывают это, и я пытаюсь показать им пример.

Идея создать здесь Hello Café принадлежит одному из моих волонтеров из Peace Corps, который работал в моей организации. Мы поддержали и претворили ее в жизнь. Нужно время для того, чтобы местные привыкли к этому кафе. Обычно мы организовываем какие-то мероприятия для разных возрастных групп. Когда я слушаю молодых, они говорят, что хотят вернуться обратно, но я думаю, что они не до конца понимают и анализируют, что говорят. Быть беженцем дает очень много возможностей, даже если они вернутся обратно много иностранных и местных организаций будут интересоваться и помогать им. Я всегда говорю, что после плохого и негативного обязательно идет что-то позитивное. Для этих детей эта война стала, так сказать, стимулом. Они учились и много анализировали , и это оказало огромное влияние на них. Этого в Ахалгори будет не хватать.

«Единственное, что изменилось – это человеческий фактор и отношения. Мы имели тесные отношения там, и здесь все как-то оборвалось. Как будто люди замкнулись в себе и то веселие деревни, потерялось».

Иногда я думаю, что, конечно, это поколение добилось многого здесь, но их внутренний мир пуст, и я думаю, что в Ахалгори это может быть наоборот.

nana chkareuli — Я знаю, что будет первым делом, как только я вернусь туда. Я знаю, я вернусь туда.

Я хочу вернуться обратно, но я знаю что это еще не скоро. Я думаю сложнее будет вернуться. Там надо все начинать сначала. Я уже готовлю себя к этому. И я всегда говорю молодым быть готовым к этому, так как процесс будет сложным. Новое поколение должно быть готовым к новым вызовам.

«Паника – ужасное чувство, появляется ощущение, что вы чего-то избегаете и не знаете чего, вы постоянно в спешке. Было сложно находится здесь. Раньше я никогда не думала о переезде в Тбилиси, я была довольно своей работой в Ахалгори. Время проходит и тогда вы наконец понимаете, что преодолели все это, несмотря на монотонное окружение. Для молодежи сложнее».

chkareuli2 — Беженец это не статус, вызывающий жалость, а просто правовой статус. МЫ СИЛЬНЫЕ.

Муради Цквитишвили, 63

Я родился в Ахалгори. Я жил там до войны и никогда не думал, что буду жить здесь. Я даже не знал, где находится Церовани. Я слышал только о его полях.

«Иногда появляется искорка надежды, что когда-нибудь это случится. Не скоро, но когда-нибудь мы вернемся туда. И хотя Грузины не имеют возможностей ехать туда, если бы у меня был бы шанс, я бы хоть завтра вернулся туда».

muradi2 — Уже три года, как я его оставил, до этого у меня было разрешение ездить туда. Однажды они просто не дали мне форму номер 9. Никто не объясняет

Моя жена, сын, невестка и двое детей жили там вместе со мной. Когда началась война, нам пришлось переехать сюда. Какое-то время я остался там один, около 6 месяцев. Я следил за нашим домой. Потом я не мог оставаться там долго один, и переехал к семье. У меня не было выбора, было сложно. Все уехали, никого там не оставалось. В школе рядом с моим домом русские проводили свое свободное время, пили, шумели и стреляли. Я испугался, что кто-то из них может прийти и убить меня, и тогда я переехал сюда.

muradi3 — Это место было прекрасным для жизни. Позади дома располагался красивый дом с холмами. До сих пор осетины желают купить мой дом, но я не хочу его продавать. Не знаю, может однажды все

Я построил дом своими руками. Мне жаль, что так случилось. Тогда я был мастером, но сейчас я физически ничего не могу делать. У меня была операция на сердце.
Там у нас были коровы, сады, урожай и жизнь не была такой сложной. Здесь у нас за домом всего 200 метров земли. Уровень безработицы высокий, сложно найти здесь работу. В 2009 открыли школу, и я стал работать охранником. Шесть моих внуков учатся здесь.

Muradi — Некоторые дома были пусты, а некоторые разрушены. Я до сих пор не знаю в каком состоянии мой дом. Я не знаю люди врут мне или говорят

Надия Муладзе, 93 года и ее 63-летняя дочь Жани Кобаладзе

До войны все было хорошо; у меня был целый замок, а сейчас живу в лачуге. В отличие от меня, мои дети и внуки привыкли к этим условиям, они учатся и работают. Я жила в Знаури и всегда работала. В течение 27-ми лет работала на ферме, а мой муж был охранником в банке.

muladze — Я не уверена, что вернемся обратно. Молодые тоже не хотят возвращаться. Только те, кто вырос там и выдел все своими глазами.

Жани: Мы не можем ездить туда, нам нужна для этого форма 9.

Когда была возможность сделать эту форму, моя мама отказалась брать этот документ, утверждая, что они грузины и не будут предавать Грузию. Дом, который остался там, был сожжен на глазах моего 87-летнего отца. Несмотря на его возраст, его избили. Ему было настолько плохо, что он не мог подняться на ноги: плакал, и просил помощи. Все соседи были настолько напуганы, что никто к нему не подходил. В тот день, мама и я были в Тбилиси, мы были у доктора. Граница была закрыта, когда мы захотели перейти ее. Мы хотели тайно перевести его сюда, но не получалось.

muladze2 — Они думают, что все, что оставили там, будет опять их. Но сейчас в наших садах ничего нет. Мой отец жил и умер с одной мечтой – вернуться обратно.

27 Августа наш дом сгорел, и он приехал сюда. Он шел вдоль реки, в том в чем был. Люди потеряли все, дом и деньги: русские, американские и грузинские.

До войны мы никогда о Церовани не слышали. Был период строительных работ, здесь можно было видеть только камни и гравий. Всюду грязь. Я несла камни своими руками. Затем постепенно я посадила фрукты в саду.