Гражданская активистка и журналист-фрилансер из Южной Осетии Зарина Санакоева в основном пишет для портала «Эхо Кавказа». В качестве независимого журналиста она сотрудничает с партнерами по всему региону. Зарина также изучает теорию конфликта и принимает участие в образовательных проектах. Портал «Женщины объединяются за мир» начинает публикацию серии интервью с женщинами, которые живут в условиях нерешенных и затянувшихся конфликтов, но, тем не менее, пытаются менять жизнь к лучшему.
– В чем особенности работы журналиста в зоне конфликта, где необходимо учитывать множество факторов и, в то же время, оставаться журналистом, придерживаться принципов, которые диктует профессия?
– Во-первых, нужно учесть, что у меня особенностей как бы и нет. Я бы сказала, у меня нет, но у других есть. На данный момент в Южной Осетии существуют только государственные СМИ и «Спутник» (российское государственное СМИ). То есть редакция в Южной Осетии есть у «Спутника» и у официальных СМИ. Вы понимаете, какую это специфику накладывает? И дело не в том, что их (независимые СМИ) не дают создавать. Дело не в том, что как-то давят или не дают работать. Нет. Причина очень простая – это маленький экономический рынок, а содержать СМИ никто не хочет. Они появляются, может быть, перед выборами, в период выборов, но, как правило, долго не держатся, сходят на нет. Нужно ли говорить, что в официальных СМИ, конечно, присутствует значительная степень цензуры.
Что касается моей работы, то это, я бы сказала, полулегально. Фрилансеры, журналисты, не аккредитованные в государственных органах, не имеют права работать в Южной Осетии. На официальные мероприятия нас не зовут и не пускают. Даже на неофициальные, там, где нужна аккредитация. Например, не пускают на переговоры МПРИ (Механизм по предотвращению и реагированию на инциденты) в Эргнети. Там у нас нет официальной аккредитации. А так – работаем…
– Какие сложности ты испытываешь как женщина-журналист?
– Я бы сказала, что большой разницы нет. У нас достаточно либеральное в этом отношении общество. Конечно, не все гладко с положением и правами женщин, но это не отражается на моей работе. Я считаю, что ничего такого и не делаю. Хотелось бы думать, что я достаточно профессионально себя веду – пишу такие материалы, которые не дают повода для огульных обвинений. Стоит сказать, что ко мне никогда с претензиями не подходят. Бывает, подходят к моим респондентам, к тем, кто давал интервью. Это было всегда. Им говорят, почему даете комментарии или интервью «Эху Кавказа». Бывает так, что препятствуют скрыто, но не открыто.
– Было ли ощущение, что тебя могут скомпрометировать?
– Нет, абсолютно нет. В момент самой высокой степени напряженности, опасности, человек думает, как бы не навредили его семье или как-то через семью. Но этого, к счастью, у меня тоже никогда не было. Нет, таких опасений нет.
– Прецедент Аллы Джиоевой создал впечатление, что уровень вовлеченности женщин в разные процессы в Южной Осетии достаточно высокий. Так ли это?
– Во-первых, я бы хотела начать с того, что ситуация с положением женщин ухудшается. Думаю, ментально у осетин оно не такое угрожающее, как в мусульманских республиках или государствах на Кавказе. У нас ситуация сравнительно лучше. Но за 90-е годы сложилась ситуация, когда все мужчины становились под ружье, и это продолжалось 20 лет. Это даже не одно поколение, а больше. Те, кого война застала молодыми, состарились с этим оружием. Мое поколение не знало ничего, кроме войны. Все другие сферы жизни: быт, общение, зарабатывание денег – в 90-е годы все это было на плечах женщин. И женщины из-за этого, можно сказать, усилились.
Плюс, например, такие особенности воспитания – у девочек нет права плохо учиться, это позор. Мальчикам же учиться не обязательно. Тогда так воспитывали детей. Мальчиков заранее жалели, что им придется сидеть в окопах. Если мальчик учится хорошо, то это, конечно, счастье. Но даже среди мальчиков, в школах, куда я ходила, учиться хорошо было позором для мальчиков. Как говорится, «западло». Это привело к совершенно ожидаемым результатам. Например, девушки моего поколения образованнее парней. В итоге вся общественная жизнь – это женщины.
2008 год, конечно, был сильнейшим потрясением, а затем началась перестройка на мирную жизнь. Наверное, так в любом обществе – мы, как и любое общество, оказались не готовы к мирной жизни. Везде так, мы не уникальны. И опять же, кому тяжелее к этому привыкать? Конечно, мужчинам. Они оказались не готовы, но начали вливаться. Мне сейчас приятно видеть, что этот процесс идет. Сейчас уже десять лет прошло.
Думаю, победа Аллы Джиоевой на выборах была результатом всего этого процесса. Это было в 2011 году. Всего через пару лет после войны. Если меня спросить: какую роль сыграло то, что она была женщина? Совершенно никакой. Если бы на ее месте был мужчина, результат был бы такой же. Это было протестное голосование. Она сама говорила, что голосовали не столько за нее, сколько против Эдуарда Кокойты.
Но, чтобы прийти в политику и баллотироваться, преуспеть в любой сфере, женщина должна быть на несколько голов выше, умнее мужчины. Сейчас ситуация становится хуже по отношению к женщинам. Мне кажется, что мужчины уже ничего не хотят уступать. Если раньше они могли уступать в каких-то сферах жизни, да даже не то чтобы уступать, им попросту некогда было…
– Какое соотношение женщин и мужчин сегодня в политике?
– В парламенте 34 члена, из них три женщины. Это Джиоева Елена, Валиева Роза и Бесаева Зита. В правительстве три министра-женщины: образования, финансов, культуры. Мало.
Последние выборы у нас были парламентские. Они прошли по смешанной системе – партийные списки и мажоритарии. Было очень много кандидатов, около 130, и катастрофически мало женщин. Я не бралась считать проценты, статистику такую почему-то никто не ведет, но может 2-3%. О чем это говорит? Я считаю, что у женщин экономически просто нет возможности выделить столько времени на общественную и политическую жизнь. А политическая жизнь, как правило, предполагает не зарабатывание, а требует вложения денег. И женщины не могут себе этого позволить, потому что на их плечах еще и быт, и не всегда обустроенный. Это отнимает огромное количество сил, времени и энергии.
– В чем заключается твое миротворчество?
– Я занимаюсь миротворчеством, в первую очередь, в своей работе, как журналист. Я участвовала во многих мероприятиях и тренингах по объективной журналистике, по неиспользованию языка ненависти. Я хочу верить, что у меня получается быть объективным журналистом. Существование такого источника информации очень важно. Во-первых, в моей работе просто быть профессионалом уже достаточно, чтобы быть миротворцем. Первый шаг к конфликту – это нарушение коммуникации, недостаток информации, необъективная информация. Если есть объективная информация, то конфликт менее возможен.
Скажем, я пишу на какую-то тему. Если то же самое, совершенно точно то же самое публикует один из наших государственных сайтов или СМИ, то внешний мир мне поверит больше, потому что они уже привыкли к тому, что это государственный источник, официоз. Это нормально, что у государства есть своя точка зрения. Когда журналист считается «врагом народа», ну как я… пусть я «враг народа», но это тоже важно, что я могу донести информацию, что ко мне могут обратиться грузинские или иностранные журналисты, перепроверяя какую-то информацию. Важно, чтобы они услышали от меня то, что есть на самом деле. Думаю, я это и делаю в миротворчестве. Просто делаю свою работу, как журналист. Если ты делаешь свою работу объективно, профессионально и добросовестно, то ты не можешь не быть миротворцем. По-другому не получится.
* В опубликованных на сайте материалах сохранены термины и топонимика, используемые авторами. Редакция сайта не несет ответственности за содержание авторских материалов.
* Содержание этой публикации/статьи не отражает официальной позиции Фонда Предотвращения конфликтов, содействия стабильности и безопасности Соединенного Королевства, Женского фонда развития ООН или IWPR. Ответственность за изложенную информацию и мнения полностью лежит на авторе (авторах) публикации.
